Микола Ткачев - Сплоченность [Перевод с белоруского]
— Так-так… А где Зарудный?
— Там, на переднем крае, — показал Калина рукой на восток, в направлении леса. — Я только что оттуда.
— Ну, бери своего коня. Поедем в отряды.
5
Давно стемнело, но девушки не торопились расходиться по хатам. Они сидели на скамейке у Ольгиного дома и оживленно болтали. Только Надя в этот вечер была рассеянна, мало шутила и смеялась, а все поглядывала на дорогу, идущую от Калиновки.
Вдруг до девушек долетели звуки канонады. Все умолкли и, вскочив со скамейки, стали настороженно оглядываться по сторонам. Прислушиваясь к стрельбе, они торопливо стали расходиться.
На улице, против своего двора, Надя попрощалась с подругами, но в хату не пошла. Она еще долго стояла у ворот, напряженно смотрела то в сторону большака, то в сторону Бугров. В ночной черноте непрерывно вспыхивали ракеты, пролетали трассирующие пули. Враг наступает на район, с ним бьются партизаны, может, и Борис уже там, в бою. Она вздохнула и направилась ко двору Змитрока Кравцова.
Из-за леса вышла луна. Длинные тени от строений и деревьев легли поперек улицы. Под ногами хлюпала липкая, густая грязь.
Надя хотела постучать в окно, но в это время увидела самого Змитрока. Луна освещала его кудрявую голову, худощавое лицо.
— Ты чего ходишь? — спросил Кравцов, открывая окно. — Не с кавалером ли свидание у тебя? Расскажу Борису.
— Э, дядька. Змитрок… лучше не шутите. Не до хлопцев… Вон где они все, — показала она рукой в сторону Родников. — Им там помощь нужна, а мы здесь бездельничаем.
— А что, по-твоему, нам делать?
— Как это что? Вы же начальник дружины — лучше меня знаете.
— И знаю, миленькая, — обиженно сказал Кравцов. — Не думай, что только ты одна не спишь. Я уже посылал человека. Сказали — ни с места, ожидайте приказа, охрану усилить. Так что иди отдыхай, потому что утром тебе на пост заступать.
— Знаю.
Надя молча отошла от окна. Грустная и недовольная, она вернулась домой. Отец и мать тоже еще не спали. Они, как и все нивцы в эту ночь, сидели у окон и тревожно прислушивались к нарастающему грохоту.
— Вот окаянные, снова лезут сюда, — ворчал отец.
— Может, вынести в огород кое-какие вещи? А то, если заскочит в деревню эта нечистая сила, все уничтожит… Давай, старик, спрячем кое-что, — настаивала мать; не дождавшись согласия, она сама принялась складывать в мешки одежду и выносить в огород.
На рассвете канонада на большаке и у Бугров утихла. Надя, не раздеваясь, прилегла на кровать и, усталая, сразу заснула. Склонившись над столом, задремал и Макар. Только одна старуха, непрерывно топталась на месте, не зная, что ей делать: выносить ли из хаты остальные вещи или идти в огород за теми, что вынесла раньше.
Однако затишье было коротким, вскоре километра за два от Нивы опять поднялась стрельба. Через деревню туда стали продвигаться пешие и конные партизаны.
Надя выбежала из хаты. Первым, кого она встретила на улице, был Змитрок Кравцов. Оказалось, он шел к ней.
— Зови своих подруг! Четыре девушки нужны, — с тревогой в голосе проговорил он. — Приходите ко мне в хату, там вас ждет доктор Ковбец.
Надя побежала в конец деревни. Сперва она позвала Ольгу Скакун, потом еще двух девушек. В ее организации это были лучшие комсомолки. С ними она создала в деревне комсомольское подполье, с ними выполняла поручения партизан, укрепляла дружину самообороны, помогала Змитроку Кравцову налаживать в деревне жизнь. Когда-то малоопытные и непрактичные, девушки за годы войны научились выполнять разнообразные задания, смело брались за каждое дело.
Подойдя к хате Кравцова, они увидели на стене листовку. Это было воззвание районного комитета партии и райисполкома к трудящимся района, партизанам и дружинам самообороны.
«Гитлеровские банды блокировали район. Они стремятся разгромить силы народных мстителей, снова создать в деревнях свои гарнизоны, чтобы грабить и расстреливать советских людей.
Дружинники! До этого времени вы каждый час, днем и ночью, бдительно охраняли свои деревни от фашистских лазутчиков и этим самым активно помогали партизанам. Теперь наступило время всем вам присоединиться к партизанским отрядам.
Трудящиеся, к оружию! Все силы против врага! Смерть немецко-фашистским захватчикам!»
Прочитав воззвание, девушки молча переглянулись и пошли во двор Змитрока. В хате их ждал Рыгор Ковбец.
— Помните, как оказывать первую помощь раненым? До войны я читал вам в школе лекции. Не забыли?
— Помним, — ответили девушки.
— Отлично. Теперь будете проходить практику. — Ковбец открыл небольшой чемоданчик, вынул из него несколько индивидуальных пакетов и роздал девушкам. — Ваша дружина присоединится к партизанам и вступит в бой. Вместе с ней вы пойдете в лес, будете выносить раненых с поля боя и доставлять в сарай за деревней. Знаете, где это?
— Нам ли не знать! — ответила Ольга и спросила: — Только почему туда, а не в деревню?..
— На всякий случай. Там безопаснее.
Пока Ковбец объяснял девушкам их обязанности, Змитрок Кравцов собирал на улице свою дружину. Выстроив в ряд бойцов, Змитрок проверял исправность оружия, наличие патронов. Дружинники были разного возраста, а их оружие — разного вида.
Вот рядом с Макаром Яроцким, старым и опытным человеком, стоит Вася Корольков, самый молодой член комсомольской организации и дружины. Он небольшого роста, худощавый, с быстрым взглядом круглых глаз. Его впалые щеки и острый подбородок покрыты светлым пушком. На нем широкий серый пиджак из домотканого сукна, на голове большой отцовский картуз, который надоедливо сползает на брови, придавая мальчику вид гриба-боровика. Вася, казалось, сам понимал, что имеет неказистый вид, и, словно желая компенсировать это, старался быть особенно серьезным, выпячивал грудь. Чтоб не запачкать в грязи приклад винтовки, он поставил ее не на землю, а на носок сапога, стоял и с озорством поглядывал на своего соседа в строю — Макара Яроцкого.
— Что ты заришься на мое ружье? Не менять ли хочешь? — заметив Васин взгляд, подмигнул Макар.
— Что я буду делать с вашей трещоткой?
— Трещоткой?.. Ишь, хоть мал, а на язычок остер. Придачу давай — не променяю. Своим ружьем я, хлопче, не одного зверя уложил. А вот что ты убьешь — посмотрим…
— Что за спор в строю? — послышался голос Кравцова.
Макар покосился на Василька, хотел было еще что-то сказать, но, увидев, что к нему ковыляет Кравцов, удержался.
— Как, дядька Макар, твоя бронебойка? Исправная? Патронов много? — Змитрок взял ружье и принялся осматривать его.
— Исправная. Тридцать патронов есть. Зарядил картечью, что сберегал для волков.
— Здорово! Хороший гостинец приготовил гитлеровцам, — усмехнулся Кравцов и, вернув старику ружье, неожиданно сказал: — Старый ты, дядька Макар… Может, в деревне бы остался? За порядком проследил бы тут.
— Ты что, Змитрок, смеешься надо мной. А может, хочешь, чтоб я тебя обругал?
— Я серьезно говорю. Трудно тебе будет.
— Ничего, как-нибудь… За волками охотиться тоже нелегко, даже хуже: бегать надо. А тут на тебя сам зверь будет лезть. Лежи и только стреляй, — задорно ответил Макар. — Сам оставайся, ты же не здоровей меня… да к тому же инвалид… Или вот этого шпингалета оставь, — добавил он, показывая на Василька.
— Ты меня, дед, не трогай! — сердито возразил Корольков.
Кравцов, поняв, что ничего не получится, только безнадежно махнул рукой и отошел в сторону. Увидев Ковбеца, вышедшего вместе с девушками из хаты, он сообщил:
— Все готово.
— Значит, пошли.
6
Отстреливаясь, партизаны уходили из Бугров, жители деревни убегали в лес, а Никодим Космач, стоя посредине своего двора, все еще не мог решить, что ему делать: бежать ли за людьми или оставаться дома. Он чувствовал себя очень плохо, казалось, хуже, чем даже в те трудные дни, когда он пробирался домой из фашистского лагеря. Вот беда! Жил без особых забот, а теперь ломай голову: какой стороной упадет его судьба — орлом или решкой.
Оставаться здесь — можно погибнуть или попасть в плен. С фашистами шутить нельзя, это волки: трогай их или не трогай, а они все равно накинутся на тебя, их характер он узнал еще в лагере. Ничего хорошего ждать от них нельзя, да он и не ждет. Не трогали бы только его, дали бы спокойно пожить, как он сам хочет. Ни они его, ни он их. Но может ли так быть? Хотя всякое бывает. Иногда самому надо уметь все обставить. К ним не бросайся и от них не прячься, так и проскользнешь, уцелеешь. Говорят, будто они даже доброжелательно относятся к тем, кто от них не убегает. Да и в листовках они писали об этом. Так это или не так — дьявол их разберет.
Никодим подумал еще и о том, что немцы, пожалуй, долго не будут здесь торчать. Повертятся и потянутся в Калиновку. Если даже и простоят день — два, не покажется же он, пожилой человек, болячкой им в боку. Что он — важная птица? Придут в дом, поговорят и уйдут. Ну, а коль придется кое-что выложить, чтобы задобрить, — беда невелика, зато остальное добро сбережешь. Понятно, если быть здесь самому, то как-нибудь можно упросить их, чтоб хозяйство не уничтожали. Гляди — и двор будет цел, и имущество не пойдет прахом. А если, не приведи господь, рухнет все это, кто он тогда? Надрывал, надрывал живот — да и все дымом в небо? Лучше уж тогда вместе со всем добром и самому в землю лечь.
